Быть может, иначе мыслил Лев Николаевич Гумилев, сын великого (тоже расстрелянного) поэта?
«Мне слышен был пушек отчетливый стук,
На небе чернели снарядов пути.
И я не отвел каменеющих рук,
Чтоб бросить прицелы и с пушки сойти».
При всем моем яростном неприятии научных взглядов Гумилева – о судьбе его не могу не страдать. Сиротство по вине большевиков, голодная и бесправная юность, два лагерных срока, коммунальные квартиры до старости лет… При всем различии судеб вижу сходство: волчьей хваткой – спасибо тебе, война! – удалось зацепиться за науку. Ровно так же, как и покойным князьям Т. – Андрею Владимировичу и Владимиру Владимировичу. А иначе – осталась бы Академия без всех этих столь различных, но равно блистательных умов. Какая-то прослеживается как раз типичность. Все судьбы – как по одному лекалу. Так вспоминал ли об Иосифе Джугашвили Лев Гумилев, вспоминали ли князья Т? Добрым словом? Отвечать надобно?
И кстати уж о Владимире Владимировиче Т. Помню, восьмидесятые годы, мы, наша веселая младая компания, едем с ним на его автомобиле в Звенигород, на дачу. И Владимир Владимирович (не помню повода) начинает нам рассказывать о своей недавней поездке в глушь, в деревню, к однополчанину-колхознику. «Ну, уж и принимал меня Иван, ну и принимал… - задумчиво, скорей сам себе, цедит сквозь зубы Владимир Владимирович, следя за бегущей лентой дороги. – Всю семью выгнал на сеновал жить, чтоб не побеспокоили. Я было возражать, куда там. В моем де дому однополчане мои – святое!»
Я опередила этим рассказом аргумент о «простых людях», которые, дескать, могли чувствовать иначе. Если фронтовое братство держалось сорок лет – не бредом ли звучит предположение, что эти двое, столичный ученый, князь – и мужик-колхозник ощущали свое общее прошлое по-разному?
Одно они чувствовали, одинаково поднимали стопки – не чокаясь.
Я все вспоминаю, вспоминаю, и вспоминаю… Вот мы, студентки-первокурсницы, забредаем на летней практике в полузаброшенную деревню под Можайском. Два дедушки решают по простодушию, что мы нарочно прибыли из Москвы расспросить об их подвигах. Разочаровать не хватает окаянства. Сидим до вечера, слушаем. Но опять же: ни единого «Сталина» не мелькает в речи. Брали высоту, да. Артобстрел, да. Какой полагался паек, и можно ль было с него таскать ноги и автомат, весьма подробно. Имена полковых командиров, да. Но нет, без усатого. У меня на его псевдоним была хорошая стойка – отметила бы.
Проверяю себя, спрашиваю сестру. Сестра старше на восемь лет. Еще ближе к войне. Нет, и она не помнит, чтоб ветераны ее отрочества говорили об этом человеке.
Если Джугашвили значил так много – отчего все эти повязанные войной и многажды видавшие смерть в глаза люди так легко приняли ХХ съезд? (А ведь некоторые надеялись, что съезд – только начало… Но не о том речь). Кто назовет хоть одну, к примеру, петицию ветеранов о возвращении трупа в мавзолей, или еще какую таковую, настоящую, многотысячную петицию? Не было таких петиций. Уж не беззубого ль Брежнева они боялись, эти люди, которых так опалила война?
Свидетельствую детской своей памятью – ни разу не видела я на народных гуляньях ни портретика, ни плакатика. С тем, с усатым. Или трусами, или предателями вы их, крысы невоевавшие, смеете считать?
Война была – незажившей болью. К связанному с нею относились трепетно, бережно. А вот на дорогое руководство в усатом лице было – глубоко наплевать. Наплевать и растереть. Практически всем.
В лучших песнях тех лет, самых пронзительных и любимых, мы не найдем отражения усатого профиля. «Вставай, страна огромная» (ну, это, положим, вообще из Первой Мировой, однако было принято народным сознанием во Вторую), «Бьется в тесной печурке огонь», «Строчит пулеметчик за синий платочек», «Первым делом, первым делом самолеты», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»… Страшно сказать, но в этих, действительно всенародно любимых песнях, нет не только Джугашвили, но даже не отмечена руководящая роль партии.
А теперь немного арифметики. Моему дяде Николаю, шестнадцатилетнему на войне, сейчас было бы 90 лет. На пожелания каких таких ветеранов нам ссылаются, говоря о необходимости ладить огромные победные плакаты с Джугашвили?
Кто все эти люди?! Кто они, от стариков и старух, пляшущих на площадях 9 мая (обвешанных десятками самых невообразимых «наград») до сидящих в высоких креслах сытеньких важных мужей? Кто дал им право – одним таскаться с портретами в праздничный день, другим решать, какой была она, та война, кого надлежит благодарить за победу?!
Ушло поколение героев. Остались единицы, как правило, уже не переступающие порога своего жилья. Выигравшие войну лишены права голоса, ибо уже не могут его возвысить. Их подвигом прикрываются те, кто не знает: каким концом держать автомат. Из своих спекулятивных целей, из своей холопской мечты, они подсовывают нам «величайшего полководца», не разглядевшего под самым носом намерений Гитлера, сдавшего ему тьму городов, ни во что не ставившего жизнь солдата.
Моя семья поставила под ружье восьмерых, двоих – отдала войне. От их имени (они уже беззащитны) я вправе спросить: кто навязывает им, настоящим победителям, собственные убогие чувства и взгляды? Кто все эти люди?!
http://politconservatism.ru/experiences/kto-vse-eti-lyudi-/
