Авторы

22.12.2012

Эта весьма нелепая шпионская история случилась в 1922 году. За давностью лет никакого оперативного интереса она не представляет, но дает неплохое представление о том, какие усилия предпринимались тогда еще юными советскими органами госбезопасности для постановки разведывательной деятельности в сопредельных странах. И о том, какие специфические трудности возникали при подборе кадров для негласной работы за рубежом.

В те годы стать разведчиком было несложно. Каких-либо курсов проходить не требовалось. Необходимо было иметь элементарную грамотность, семью - чтобы на родине всегда оставались заложники - и легальную работу за границей для прикрытия. Всем этим условиям прекрасно удовлетворял курьер Зайсанского отделения наркомвнешторга Владимир Руденко. Уроженец Одессы (а в последние годы - житель одной из сельскохозяйственных коммун Троицкого уезда Челябинской губернии), он имел 21 год от роду, два класса образования, 16-летнюю законную жену, красноармейское прошлое и партийный билет.

Процедура вербовки в резиденты была несложной. В Зайсане - небольшом восточно-казахстанском поселке неподалеку от границы с Китаем - довольно официально действовал пограничный разведпункт №2 особого отдела Западно-Сибирского военного округа. Там быстро взяли на заметку безупречного с точки зрения социального происхождения парня, занимавшегося сопровождением ценных грузов из Зайсана в Бурчун. Пять месяцев проработал Руденко курьером-охранником, после чего к нему домой пришел особист Богомолов и без долгих разговоров предложил стать негласным сотрудником ВЧК. Наш герой согласился (за страх, или за совесть, или же за презренный металл, осталось неизвестным), после чего ему дали заполнить несколько анкет и велели ждать. Вскоре к Руденко пожаловал в гости сам начальник разведпункта Медзинский (по крайней мере так эта фамилия выглядит в корявом исполнении далекого от правил каллиграфии новоявленного агента) и дал задание ехать в китайский город Чугучак - верст этак за триста. Тут же хладнокровно пояснил, что собирались послать двоих, но вот пары для Руденко не нашлось, поэтому ему придется действовать в одиночку - «как-нибудь устроитесь, а то некого послать».

Почти сразу этот вариант отпал и Владимиру пришлось собираться в большую командировку: от Бурчуна до Шара-Сумэ и Чугучака. Свое задание впоследствии, на допросах в ГПУ, он не конкретизировал, упомянув только о некоей «съемке планов» и о том, что посылался «для осведомления»... Напарника, знавшего китайский язык, ему все же подыскали – 19-летнего жителя Зайсанского уезда Александра Кузнецова, беспартийного, слегка грамотного и холостого. И еще дали проводника-киргиза. Агенты 11 февраля отправились в дорогу – естественно, как официальные лица. Удостоверение Руденко гласило: «Предъявитель сего сотрудник Зайсанского отделения агентства Внешторга тов. Пушкин Аркадий командируется в город Чугучак по делам Зайсанской конторы Внешторга. Зав. агентством Г. Пушкарев». Вряд ли Пушкарев удивился, выписывая документ своему курьеру - дескать, еще вчера был Владимир Руденко, а сейчас уже Аркадий Пушкин. Логично предположить, что опыт по части выписывания подобных фальшивых бумажек у товарища Пушкарева уже имелся. Что касается А. Кузнецова, то он на самом деле был таким же Кузнецовым, как Руденко - Пушкиным: его настоящая фамилия - Крестолюбимов.

Достижения этой пары на ниве разведки были достаточно успешны - резидент через месяц привез в разведпункт целых три свертка бумаг с добытой информацией. Они, естественно, хранятся (если уцелели) в соответствующем архиве, но и в уголовном деле, вскоре заведенном на Руденко-Пушкина, подшиты кое-какие оперативные материалы. Пушкин с подчиненными прибыл 17 февраля в Бурчун, «где и начал функционировать». Вскоре он нацарапал для памяти первые добытые сведения: дескать, почта из Пекина шла до этого захолустья три месяца и 18 дней, а 22 февраля из большого города Урумчи в Бурчун прибыл инженер Сан-Жя и три техника в сопровождении шестерых солдат. Эта группа должна была направиться в целый ряд населенных пунктов (Зайсан, Буран, Алексеевка, Орловка) для «исследований». Аркадий честно пометил: «Что исследовать, неизвестно»...

Довольно неплохо справился с заданием Кузнецов - с 20 февраля по 9 марта он обследовал большой кусок китайской территории, побывав в нескольких населенных пунктах. На следующий день компания наших шпионов собралась домой. Напоследок агенты устроили прощальную пирушку, не подозревая, какие серьезные результаты за ней последуют...

О происшедших в этот день событиях мы можем судить по официальному протесту главы Бурчунского уезда Ма-цзиня, который тот 11 марта направил «начальнику Зайсанского Осооботдела №5». Это сердитое послание – с бросающейся в глаза большой иероглифической печатью, красивым почерком, но на совершенно невероятном русском языке – гласило:

«На днях прибыли в Бурчум сотрудники Зайсанского Внешторга одинъ Кузнецов, а другой Пушкин. Два мецяць тому на зад он именовался Руденка и Крестолюбимов. Меня удивляется почему он приезжает в Бурчум под разными фамилиями и имеет при себе ружiе без маего разрешенiя; кроме таго он учинил безпорятки в нашим городе, а именно он арестовал пимоката Климов и просводил выстрелы из ногана и отдавал приказ Кузнизову найти Климова и разстрелять т. к. Климов бежали из под ареста.

Все эти действiе незаконные потому что он русскiй подданный не имеет права в Китайском Республике делать такiе действiе.

Прошу Вас сделать надлежащее наказанiе и дать мне ответ.

Начальник Бурчумскаго уъезда Мацзинь».

Одновременно Ма-Цзинь направил протест в связи с «безпорятками» представителю наркомвнешторга в Бурчуне Князеву с угрозой в будущем за такие нарушения порядка арестовывать и просьбой «таких сотрудленников» больше не присылать, чтобы – тут китайский уездный голова переходил на чистейший одесский акцент – «за этих людей не могло получиться между нами недоразумение». Но не столько за это вскоре оказался за решеткой Руденко-Пушкин. Последствия его пьяной ссоры с гражданином Климовым могли действительно вызвать «недоразумение» в отношениях между Китаем и Советской Россией...

В Бурчуме Пушкин жил на квартире пимоката Климова, знавшего настоящую фамилию резидента и изготовившего для него особые пимы с потайными карманами. Возможно, что квартира Климова была конспиративной. Так или иначе, накануне отъезда агенты купили водки и как следует отметили успех своей миссии. Как безыскусно показывал Пушкин, они «конечно, напились, и я сделал два выстрела в сенях из нагана». Причиной ссоры стали какие-то высказывания пимоката относительно Красной армии, показавшиеся Пушкину обидными. Резидент на это заявил пимокату: «...Ты находишься на китайской территории и поэтому ты так позволяешь выражаться против советской власти... скажу Ма-Цзиню, и он тебя вышлет в Россию, если ты позволишь ещё говорить такие слова». Надо полагать, пьяная ссора протекала несколько иначе, нежели показывали агенты (Кузнецов вообще отрицал факт стрельбы, хотя Пушкин в этом повинился сразу), но в результате Климов, ложась спать, спрятал под подушку нож, а Пушкин – свой наган. Ночью пимокат встал, «надел секретные пимы и ушел неизвестно куда».

Самым неприятным для проспавшегося резидента оказалось то, что вместе с «секретными пимами» исчезли его «секретные бумажки», о которых он «обзабылся». Пушкин послал Кузнецова разыскать беглеца. На вопрос следователя, правда ли, что он велел своему напарнику застрелить пимоката, Пушкин ответил отрицательно, но добавил (видимо, припомнив опыт пребывания в партизанском отряде, а также в армии): «Если б я знал о его месте нахождения, то застрелил бы сам». Кузнецов, видимо, наделал при розыске много шуму, из-за чего Ма-Цзинь, знавший, кстати, Пушкина по его предыдущим визитам в Бурчун, возмутился и потребовал от советских властей прекратить «безпорятки». Климов, обнаружив в потайном кармане какие-то документы, отдал их местному представителю наркомвнешторга Князеву. В отличие от неграмотного пимоката, Князев понял, что это за бумажки и что собой представляют Пушкин и Кузнецов, поскольку в своем отношении на имя заведующего Зайсанским агентством Внешторга Пушкарева достаточно прямо написал:

«Препровождаю при сем отношение Бурчумского чана за №79 по поводу поведения тов. ПУШКИНА в Бурчуме, и прошу Вас уведомить меня о том, кто эти конфликты должен улаживать - я, или они должны улаживаться законным порядком, т. е. Зайсанским Особпогранотделом. Настоящий конфликт улажен пока на том, что чан сообщит о происшедшем Особпогранотделу и на том (всё) ликвидируется. Кроме того, прилагаю три записки т. ПУШКИНА, переданные мне пимокатом Климовым; хорошо, что Климов передал эти записки мне, а если бы он передал их чану, то возможно, что тогда бы могло быть некоторое осложнение, так как одна из них, я полагаю, важная и, возможно, что (это) могло бы отозваться на дела Внешторга».

В самом деле, среди найденных в валенке бумаг оказалось задание, которое Пушкин поручил своему напарнику. Чекисты произвели обыск у Пушкарева, забрали присланные Князевым документы, после чего возбудили против растяпы-резидента уголовное дело по обвинению в бандитизме и расконспирации деятельности органов ВЧК. Записка Пушкина сохранилась в деле и показывает, что именно должен был выяснить Кузнецов:

«При сем препровождаю задание №17 и распис. о выполнении его т. Кузнецовым.

Начальник 2-го В. О. У. С. Резедентуры Пушкин.

Кузнецову задание №17

1) Выяснить в районах Чунгур - Комитон. Какия войска, какой части, фамилия коман.

2) Род оружия и снабжение.

3) Какия запасы имеют как продуктивные так и оружейные.

4)​ Как постановлена связь (Конная)

5)​ Отношение солдат с командным составом, и отношение местных жителям к кит властям

О выполнении задания №17 даю свою подписку в чем и расписуюсь. Курсирующий №26 2-го Военного Округа Управ-Сиба. Кузнецов (подпись).

Чекисты были очень разгневаны расконспирацией и 17 марта, через пять или шесть дней после возвращения, арестовали Пушкина. Ордер на его арест был выписан на следующий день после задержания. Но Семипалатинская губчека ограничилась первичными допросами резидента и уже 26 марта отправила его дело в Новониколаевск, где базировался особый отдел Западно-Сибирского военного округа. Вслед за Пушкиным туда же вскоре отправилась и его жена – неграмотная прислуга Елизавета, арестованная за то, что якобы ходила «по городу и распространяла всякого рода слухи о личном составе и работе» Зайсанского разведпункта.

Елизавета категорически отрицала свою вину, утверждая, что на нее наклеветала некая Матрена Сипягина, «с которой я поругалась». Еще она показала, что арестовавший ее особист Медзинский «хорошо знал» Сипягину... Допросы не выявили каких-либо доказательств ее вины. Незадолго до судебного разбирательства Пушкина и его жену выпустили под подписку о невыезде.

Судил чету Пушкиных Новониколаевский губернский ревтрибунал 29 сентября 1922 года. Подсудимый фигурировал в официальном судебном заседании как Владимир Федорович Руденко. Обвинялся он в «халатном и небрежном» отношении к выполнению специального задания, в результате чего оно получило нежелательную огласку. Пушкин-Руденко подробно рассказал, как получил задание ехать под чужой фамилией в город, где его многие знали, и выдавать себя за офицера из отряда атамана Анненкова. На возможные вопросы зайсанские особисты посоветовали отвечать, что он, дескать, взял себе фамилию жены. Резидент признал себя виновным, и трибунал, «руководствуясь своим социалистическим правосознанием», дал ему шесть месяцев тюрьмы. Елизавета была оправдана. Незадачливый разведчик отправился снова в тюрьму – досиживать оставшиеся недели. Дальнейших сведений о нем в деле нет. Возможно, что ему повезло и мстительные чекисты полтора десятилетия спустя о нем не вспомнили...

Возврат к списку